Неточные совпадения
— Твой брат был здесь, — сказал он Вронскому. — Разбудил меня, чорт его
возьми, сказал, что придет опять. — И он опять, натягивая одеяло, бросился на
подушку. — Да оставь же, Яшвин, — говорил он, сердясь на Яшвина, тащившего с него одеяло. — Оставь! — Он повернулся и открыл глаза. — Ты лучше скажи, что выпить; такая гадость во рту, что…
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему
подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт
возьмет тебя...
Под
подушкой его лежало Евангелие. Он
взял его машинально. Эта книга принадлежала ей, была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря. В начале каторги он думал, что она замучит его религией, будет заговаривать о Евангелии и навязывать ему книги. Но, к величайшему его удивлению, она ни разу не заговаривала об этом, ни разу даже не предложила ему Евангелия. Он сам попросил его у ней незадолго до своей болезни, и она молча принесла ему книгу. До сих пор он ее и не раскрывал.
Под головами его действительно лежали теперь настоящие
подушки — пуховые и с чистыми наволочками; он это тоже заметил и
взял в соображение.
Таисья тоже встала, но пошатнулась, снова опустилась на стул, а с него мягко свалилась на пол. Два-три голоса негромко ахнули, многие «взыскующие града» привстали со стульев, Захарий согнулся прямым углом, легко, как
подушку,
взял Таисью на руки, понес к двери; его встретил возглас...
Взяв его под руку и тяжело опираясь на нее, она с подозрительной осторожностью прошла в кабинет, усадила мужа на диван и даже подсунула за спину его
подушку.
Надо бы
взять костяной ножик, да его нет; можно, конечно, спросить и столовый, но Обломов предпочел положить книгу на свое место и направиться к дивану; только что он оперся рукой в шитую
подушку, чтоб половчей приладиться лечь, как Захар вошел в комнату.
Райский сбросил было долой гору наложенных одна на другую мягких
подушек и
взял с дивана одну жесткую, потом прогнал Егорку, посланного бабушкой раздевать его. Но бабушка переделала опять по-своему: велела положить на свое место
подушки и воротила Егора в спальню Райского.
Оно написано за двое суток до преступления, и, таким образом, нам твердо теперь известно, что за двое суток до исполнения своего страшного замысла подсудимый с клятвою объявлял, что если не достанет завтра денег, то убьет отца, с тем чтобы
взять у него деньги из-под
подушки „в пакете с красною ленточкой, только бы уехал Иван“.
Завтра буду доставать у всех людей, а не достану у людей, то даю тебе честное слово, пойду к отцу и проломлю ему голову и
возьму у него под
подушкой, только бы уехал Иван.
Затем с адским и с преступнейшим расчетом устроил так, чтобы подумали на слуг: не побрезгал
взять ее кошелек, отворил ключами, которые вынул из-под
подушки, ее комод и захватил из него некоторые вещи, именно так, как бы сделал невежа слуга, то есть ценные бумаги оставил, а
взял одни деньги,
взял несколько золотых вещей покрупнее, а драгоценнейшими в десять раз, но малыми вещами пренебрег.
«Мальчик!» — кричала мне Прасковья Андреевна, идучи к корыту, — я хотел было
взять младенца с
подушки, но не мог, так дрожали у меня руки.
Это было варварство, и я написал второе письмо к графу Апраксину, прося меня немедленно отправить, говоря, что я на следующей станции могу найти приют. Граф изволили почивать, и письмо осталось до утра. Нечего было делать; я снял мокрое платье и лег на столе почтовой конторы, завернувшись в шинель «старшого», вместо
подушки я
взял толстую книгу и положил на нее немного белья.
Харитина
взяла деньги, небрежно сунула их под
подушку, и оттуда вынула два мужских портрета.
— Не стану молчать: ты подай мне свою
подушку, а мою
возьми. Ты меня обворовал: бумажек мне навязал, а деньги себе
взял.
Лиза
взяла клочок бумаги, написала: «Пошлите кого-нибудь сейчас за Розановым», передала эту записочку в дверь и легла, закрыв голову
подушками.
— Да нет, отчего же? — возразил репортер. — Я сделаю самую простую и невинную вещь,
возьму Пашу сюда, а если придется — так и уплачу за нее. Пусть полежит здесь на диване и хоть немного отдохнет… Нюра, живо сбегай за
подушкой!
Мы вошли к Нелли; она лежала, скрыв лицо в
подушках, и плакала. Я стал перед ней на колени,
взял ее руки и начал целовать их. Она вырвала у меня руки и зарыдала еще сильнее. Я не знал, что и говорить. В эту минуту вошел старик Ихменев.
Я сказал уже, что Нелли не любила старика еще с первого его посещения. Потом я заметил, что даже какая-то ненависть проглядывала в лице ее, когда произносили при ней имя Ихменева. Старик начал дело тотчас же, без околичностей. Он прямо подошел к Нелли, которая все еще лежала, скрыв лицо свое в
подушках, и
взяв ее за руку, спросил: хочет ли она перейти к нему жить вместо дочери?
— А я так денно и нощно об этом думаю! Одна
подушка моя знает, сколь много я беспокойств из-за этого переношу! Ну, да ладно. Давали христианскую цену — не
взяли, так на предбудущее время и пятидесяти копеек напроситесь. Нет ли еще чего нового?
Ввел ее князь,
взял на руки и посадил, как дитя, с ногами в угол на широкий мягкий диван; одну бархатную
подушку ей за спину подсунул, другую — под правый локоток подложил, а ленту от гитары перекинул через плечо и персты руки на струны поклал. Потом сел сам на полу у дивана и, голову склонил к ее алому сафьянному башмачку и мне кивает: дескать, садись и ты.
Платок спрыснул духами, впрочем лишь чуть-чуть, и, только завидел Варвару Петровну в окно, поскорей
взял другой платок, а надушенный спрятал под
подушку.
Во все это время Сусанна Николаевна, сидевшая рядом с мужем, глаз не спускала с него и, видимо, боясь спрашивать, хотела, по крайней мере, по выражению лица Егора Егорыча прочесть, что у него происходит на душе. Наконец он
взял ее руку и крепко прижал ту к
подушке дивана.
Увидев тут же лежавший на
подушке крест,
взял его, осмотрел и молча надел его опять Михайлову на шею; надел и перекрестился.
Он
взял из-под
подушки свой черный ватный бешмет и пошел в помещение своих нукеров.
—
Взял бы
подушку хоть, — предложил Кожемякин, отходя в угол.
Она, не отнимая лица от
подушек, протянула назад обнаженную руку, точно ища чего-то в воздухе. Я понял это движение и
взял ее горячую руку в свои руки. Два огромных синих пятна — одно над кистью, а другое повыше локтя — резко выделялись на белой, нежной коже.
Бегушев слегка и молча мотнул головою, приподняв ее немного с
подушки. Перехватов, в свою очередь, тоже не без апломба уселся в кресла и первоначально стал тереть свои красивые руки, чтобы согреть их, а потом
взял Бегушева за пульс.
Но ответа не было. Я
взяла его голову, положила на
подушку, дала ему нюхать спирту, обтерла лицо губкой, намоченной в уксусе. Наконец он открыл глаза.
— А ну скорее; держи ровно, чтоб не бился! Сергей
взял Федю за ноги и за руки, а Катерина Львовна одним движением закрыла детское личико страдальца большою пуховою
подушкою и сама навалилась на нее крепкой, упругой грудью.
Первым делом Марфы Андревны, проводя сына, было приласкать оставленную им сироту-фаворитку. При сыне она не хотела быть потворщицей его слабостей; но чуть он уехал, она сейчас же
взяла девушку к себе на антресоли и посадила ее за
подушку плесть кружева, наказав строго-настрого ничем себя не утруждать и не насиловать.
Вельчанинов налил ему и стал его поить из своих рук. Павел Павлович накинулся с жадностью на воду; глотнув раза три, он приподнял голову, очень пристально посмотрел в лицо стоявшему перед ним со стаканом в руке Вельчанинову, но не сказал ничего и принялся допивать. Напившись, он глубоко вздохнул. Вельчанинов
взял свою
подушку, захватил свое верхнее платье и отправился в другую комнату, заперев Павла Павловича в первой комнате на замок.
Отец Прохор и отец Вавила непременно хотели меня уложить на одной из своих постелей. Насилу я отговорился,
взял себе одну из мягких ситниковых рогож работы покойного отца Сергия и улегся под окном на лавке. Отец Прохор дал мне
подушку, погасил свечу, еще раз вышел и довольно долго там оставался. Очевидно, он поджидал «блажного», но не дождался и, возвратясь, сказал только...
Сундук с поклажей, перину с
подушками вели
взять из саней, да вот тебе покаместь четвертная девке на харчи…
Тридцать головок в белых колпачках покоились на жестких казенных
подушках. Молодость
взяла свое. Вволю натанцевавшись и напрыгавшись, досыта наговорившись о бальных впечатлениях, они уснули, наконец, в третьем часу.
—
Возьми… Люда…
возьми… я хочу!.. Мне не надо больше… Я люблю тебя больше всех и хочу… чтобы это было твое… И еще вот
возьми эту тетрадку, — и она указала на красную тетрадку, лежавшую у нее под
подушкой, — это мой дневник, мои записки. Я все туда записывала, все… все… Но никому, никому не показывала. Там все мои тайны. Ты узнаешь из этой тетрадки, кто я… и как я тебя любила, — тебя одну из всех здесь в институте…
Он быстро выбросил в сад осколки стекла,
взял с дивана порыжелую кожаную
подушку и заставил окно.
Ночью Тася не сомкнула глаз ни на минуту. Она долго ворочалась в постели, стараясь уснуть, переворачивая по нескольку раз
подушку, и все-таки сон бежал от неё. Кто-то точно шептал в глубине её сердца: «Нехорошо ты поступила, Тася! Нехорошо!
Взять чужое — значит украсть. Что бы сказала мама, если б узнала поступок своей девочки? Как бы тяжело и больно было узнать это! Ах, Тася! Ты ли это сделала?»
Но ничего мне не было так совестно, как запаха… Пахло водкой, прокисшими апельсинами, скипидаром, которым дядя спасался от моли, кофейной гущей, что в общем давало пронзительную кислятину… Вошел мой кузен Митя, маленький гимназистик с большими оттопыренными ушами, и шаркнул ножкой… Подобрав апельсинные корки, он
взял с дивана
подушку, смахнул рукавом пыль с фортепиано и вышел… Очевидно, его прислали «прибрать»…
«Жалкий человек! — подумал банкир. — Спит и, вероятно, видит во сне миллионы! А стоит мне только
взять этого полумертвеца, бросить его на постель, слегка придушить
подушкой, и самая добросовестная экспертиза не найдет знаков насильственной смерти. Однако прочтем сначала, что он тут написал».
Ему некогда было, однако, размышлять о том, хорошо или дурно он поступил,
взяв к себе музыканта. Одеваясь, он мысленно распределил свой день:
взял бумаги, отдал необходимые приказания дома и торопясь надел шинель и калоши. Проходя мимо столовой, он заглянул в дверь. Альберт, уткнув лицо в
подушку и раскидавшись, в грязной, изорванной рубахе, мертвым сном спал на сафьянном диване, куда его, бесчувственного, положили вчера вечером. Что-то не хорошо — невольно казалось Делесову.
Петр Ананьев подошел к кровати, стоявшей в глубине горницы, за красной полинявшей от времени занавеской,
взял с нее
подушку и бросив на лавку, улегся на нее, видимо, в полном изнеможении.
Император сам
взял с
подушки древний крест великого магистра Ла-Валетта, с изображением на нем лика Палермской Богоматери, и надел на шею этот крест, прикрепленный к старинной золотой цепи.
Тогда ты
возьмешь из ее сумки бумагу, вынешь ключ из двери номера и положишь его ей под
подушку, а затем осторожно и незаметно уйдешь.
— Да кое-как я ее опять успокоила, ребеночка она сама уложила на диван, с полгода ему, не более — девочка, крикнул он, да так пронзительно, что сердце у меня захолодело… она его к груди, да, видно, молока совсем нет, еще пуще кричать стал… смастерила я ему соску,
подушек принесла, спать вместе с ней уложила его, соску
взял и забылся, заснул, видимо, в тепле-то пригревшись… Самоварчик я соорудила и чайком стала мою путницу поить… И порассказала она мне всю свою судьбу горемычную… Зыбина она по фамилии…
Доктор медленно поднялся с
подушки дивана, бросил окурок сигары в стоящую в углу гипсовую вазу и,
взяв под руку Боброва, смешался с ним в толпе, наполнявшей гостиные и зал «белокурой Доры».
Горничная тряслась у дверей своих, будто прохваченная насквозь сырым, сквозным ветром.
Взяв от пажа роковое послание, она с этой тяжелой ношей вошла в спальню своей барышни и тихо, украдкою положила записку под
подушку.
— Сам я, батюшка граф, привозил рожать в усадьбу Лукьяновну, сам и пустой гробик в церковь хоронить носил, а ребеночка Настасья Федоровна за своего выдала… Глашка, горничная ее, сказывала, что
подушки она подкладывала, чтобы твою графскую милость в обман ввести, вот она какая непутевая, а безвинных людей пороть, на это ее
взять, прежде пусть на себе лозы испытает…
Она
взяла опять газету. Стягин опустил голову на
подушку и закрыл глаза. Русское чтение вслух, от которого он отвык, вызывало в нем дремоту, не достаточно будило его мозг.
Когда эта женщина пришла, чтобы
взять Валю, Григория Аристарховича не было дома; он находился у Талонского и лежал в его спальне, и только его розовая лысина выделялась из белого моря
подушек.